Актер рассказал о служебном романе, который закончился свадьбой, отношении к предательству, «побочном эффекте» привлекательной внешности и воспитании сына
Высокому красавцу Кириллу Зайцеву трудно остаться на экране незамеченным. Он органично смотрится в образе героя, спасающего мир. Но это восприятие поверхностно. О разрыве шаблонов, морском прошлом, сильных женщинах и любви — в эксклюзивном интервью журналу «Атмосфера».
— Кирилл, вы привлекательный мужчина. Кому из родителей обязаны счастливой генетикой?
— Раньше мне казалось, что я похож на маму, но потом со временем стали проявляться и черты отца. Они оба спортсмены, окончили физкультурную академию. Папа метал молот, мама ядро толкала.
— Они на соревнованиях, наверное, познакомились?
— Нет, на местном пляже. (Улыбается). В городе-герое Волгограде, где, собственно, я и появился на свет. И, по сути, благодаря генам, и, наверное, выносливости, я все время занимаюсь спортом и поэтому в форме. У Толстого такие строчки были: «Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится». Так и я себя плохо чувствую, если не нагружаю физически.
— Не было мысли использовать внешние данные, пойти в модельный бизнес, например?
— Были. Во время моего обучения в Мореходной академии мы проходили практику на паруснике «Мир». Он каждый год участвовал в международных регатах, и так я посетил двадцать три страны. Многие интересные люди путешествовали с нами, купив билет и идя от порта до порта, чтобы почувствовать себя русским матросом. Они так же тянули веревки, драили палубу, ели ту же самую еду вместе с нами, и, естественно, мы общались очень тесно. Одному испанцу я продал три тельняшки за двести евро — под строжайшим секретом, это же форма. И на эти деньги купил в голландском порту гитару марки Sigma, отреставрировал, до сих пор на ней играю… Это было долгое предисловие. (Улыбается.) А в другом порту один паренек, профессиональный фотограф, сделал мои фото. Очень классные получились снимки, и каким-то образом они попали к руководству нашей академии. Я там стою в форме возле мачты, гляжу в даль моря… атмосферные, в общем. Дирекция решила эти фото использовать как рекламу академии, типа поступайте к нам.
— И вам ничего за это не заплатили?
— Нет, конечно. Командир говорил, когда меня видел: «О, лицо академии идет». (Смеется.) Пару раз я участвовал в модных показах, прически делали мастера Vidal Sassoon. Помню, однажды мне захотелось немного челку поправить, парикмахер как даст по руке: Don’t tuch my job! (Смеется.) В общем, мне показалось, что в профессии модели мало самовыражения. Кроме того, в Мореходной академии, чтобы оставаться на «плаву» и тебя не отчислили, нужно усердно учиться. Высшая математика, навигация, астрономия, математические основы судовождения и почти армейская дисциплина. Это все трудно совмещать с моделингом.
— Наверное, парни еще и засмеять могли?
— Я всегда к этому ровно относился. С фамилией Зайцев- то. (Смеется.) На самом деле в сугубо мужском коллективе особые правила. Одно из них (и это даже не зависит от твоей физической силы, роста) — позволяешь ли ты, чтобы над тобой подшучивали. Бывает беззлобный юмор, а бывают шутки, унижающие достоинство. И вот тут надо сразу дать отпор.
— В детстве вы мечтали стать пожарным, актером и моряком. Есть ли что- то общее у этих профессий?
— Моряк считается профессией романтичной. Хотя, как говорится, «видел я ваше море уже не на фантиках, пошла она на… эта ваша романтика». На самом деле это очень тяжелая работа, особенно в торговом флоте, где сейчас постоянно стремятся сокращать экипажи. К тому же моряки уходят в море на долгие месяцы, не каждая семья это поймет. Пожарный — профессия благородная, жизни спасаешь. Наверное, подсознательно в тот момент мне хотелось чего- то героического. И кино в этом плане позволяет побыть героем: олимпийским чемпионом или генералом ФСБ либо богатырем. Погружаясь в роль, ты можешь прочувствовать эмоции, которые испытывают эти персонажи. Актерская про фессия дает возможность прожить много жизней.
— Наверное, когда вы были моряком, вам именно творчества не хватало?
— Да, кстати, когда мы ходили на танкере между Канадой и Америкой, я как-то спросил капитана: «А в нашей профессии есть что-нибудь творческое?» Он ответил, что чем меньше творчества, тем лучше. (Улыбается.) И еще я помню вот это состояние оди ночества и изоляции от всего мира, когда ты один за штурвалом несешь вахту. Мне хотелось добавить каких- то эмоций, расцветить существование. Когда гитара появилась, начал что- то сочинять. У меня же есть музыкальное образование.
— Романтик вы…
— Возможно. Хотя на самом деле я не знаю, а кто такой романтик? Тот, кто видит в жизни красоту, мне так кажется. Не все мои путешествия на паруснике были романтичными. (Смеется.) Но было много всяких приключений. И мои однокурсники (некоторые из них сейчас уже капитаны дальнего плавания) во время наших встреч вспоминают те наши молодые годы, когда в обязанности у нас входило только по мачтам лазать да паруса ставить.
— У вас есть моноспектакль «Мой Лермонтов». Какой он, ваш Лермонтов, и близок ли вам его лирический герой?
— Скажу честно, что в школе я не так много читал Лермонтова — только то, что задавали по литературе. И какое-то понимание, любовь к его творчеству пришли уже позже, когда я сыграл Печорина в спектакле «Княжна Мэри» в Рижском русском театре. В те дни, когда я не был занят работой, я учил стихи, потому что актеру всегда нужен тренинг. В какой- то момент у меня набралось уже достаточное количество стихотворений Михаила Юрьевича, и возникла идея сделать моноспектакль. Режиссер Елена Игоревна Черная предложила украсить его еще и романсами, которые я исполняю под гитару. Лермонтов для меня — это такой запертый в горах Кавказа гений. И, конечно, в его творчестве есть ноты, созвучные со мной.
— А когда у вас случилась первая любовь?
— Настоящая любовь — это только с моей супругой. (Улыбается.) А что касается влюбленности, Михаил Юрьевич Лермонтов как раз писал, что ранняя влюбленность говорит о творческих способностях человека, о том, что у него поэтичная душа. Помню, в детском саду была девочка, которая мне очень нравилась. Правда, я встретил ее недавно. Она изменилась…
— Она вас узнала?
— Да, она пришла на фильм, который я привез в родной город. Когда у меня выходят премьеры, я привожу их в Волгоград и собираю родственников, друзей, вообще всех, кто хочет увидеть работу земляка.
— Печорин, «Герой нашего времени» — не любила его еще со школы. Как он поступил с Мэри! Признайтесь, много сердец вы разбили?
— Наверное, даже если я и разбил чье-то сердце, считаю, это было правильно. Значит, я не видел счастья, перспективы в этих отношениях. Для меня фраза «Я тебя люблю» — это серьезно, значит, человек хочет провести с тобой жизнь. По крайней мере, я так к этому отношусь. Трудно найти человека, недостатки которого бы ты принимал и любил его просто за то, что он — это он. И я не смогу простить предательства. Сам я никогда не предавал, даже если понимал, что отношения движутся к разрыву.
— При такой планке, таких ожиданиях вам, наверное, было непросто создать семью?
— Да, непросто.
— Как все произошло? Я знаю, что с будущей женой Анастасией вы познакомились на съемках фильма «Движение вверх». Есть опре деленная субординация между актерами и съемочной командой. Кто сделал первый шаг?
— Я, конечно. И ничего плохого в служебных романах, как их называют, я не вижу. Если люди из одной сферы, у них общие интересы, то и союз будет крепче. А служебная романтика — это еще немного игра в «шпионов». Вы на съемочной площадке здороваетесь, общаетесь, но никто даже не догадывается, что вы уже не просто коллеги.
— И долго вы так шифровались?
— Пока шли съемки. Только через какое-то время люди узнали, что, оказывается, мы вместе.
— А вас это вдохновляло? Может, вы с большим желанием ехали на площадку, зная, что увидите ту, к которой испытываете чувства.
— Честно? Я был сосредоточен на съемках и даже в какой-то момент думал, что меня это отвлекает. Тем более, это шло вразрез с линией моего персонажа. Сергей Белов был этакий «монах», а я трачу энергию на любовные переживания. А потом подумал: ну и пусть, сердцу не прикажешь. И если я буду сдерживаться, в итоге еще больше энергии потрачу. Наши отношения с Настей дали мне силы и вдохновение. Но никто, в том числе и она, не ожидал, что у фильма будет такой успех.
— То есть конфетно-букетный период благополучно пропустили?
— Это был такой конфетно-букетно-спортивный период. (Улыбается.) Мы, кстати, тогда еще жили в разных странах. Настя в Москве, а я в Риге, играл спектакли на сцене Рижского русского театра. И помню, был момент, когда мы никак не могли прийти к консенсусу по одному вопросу. Звоню Насте, а она не отвечает. И тогда я взял билет и прилетел в Москву. Говорю: «Ты чего трубку не берешь?!»
— Кстати, по поводу Рижского русского театра — когда вы так лихо пришли устраиваться туда на работу, не имея актерского образования, на что делали ставку? Почему вы думали, что вас возьмут?
— Деньги нужны были. (Смеется.) Я просто искал работу на берегу. И вот увидел в Интернете объявление, что в труппу набирают акте ров. Подумал: а что сложного, неужели я текст не смогу запомнить? Позвонил туда, спросил, что нужно. Ответили: все как при поступлении — стихи, проза, танец. Ну и диплом об окончании театрального вуза. Я решил, что сойдет и без диплома. (Смеется.) Приехал, показался. Игорь Григорьевич Коняев, который на тот момент стал художественным руководителем Рижского русского театра, сказал, что в труппу меня, конечно, не возьмет, но я могу попробовать поступить к нему на курс. Вот так я и пришел в эту профессию.
— И как вам она? Не такая простая, как казалось?
— Это трудная профессия, если ты ее не любишь. Вообще, так можно про любую профессию сказать. Но сантехник может плохо прикрутить кран — придет другой и переделает. А если ты плохой актер, это еще и стыдно.
— У вас внешность фактурная. Были опасения, что вас будут исполь зовать в качестве стереотипного героя? Первое впечатление, которое возникает при взгляде на вас, — это супергерой, Черный плащ, Капитан Америка…
— Тогда уж Капитан Россия. (Смеется.) Когда я начал ходить на кастинги, я порой сталкивался с отказами именно из-за внешности. Говорили: слишком красив для этой роли, нам бы попроще. Мало режиссеров, готовых рискнуть, выйти за пределы типажа. Но не могу сказать, что я обделен. На роль Сергея Белова в картине «Движение вверх» пробовалось огромное количество актеров, чей рост больше метра девяносто. И выбрали меня. Хотя изначально меня утвердили на роль Александра Белова. Тот более развязный, гуляка, у него была любовная линия. Я думал: «Ну, все понятно, девочки будут переживать». Но потом, посмотрев пробы, мне предложили сыграть Сергея. И дело было не во внешности, мы не похожи. Моя психофизика как человека подошла больше. В художественном фильме портретное сходство не так важно. Сергей Белов — работяга, в нем есть внутренняя сила, чувство собственного достоинства, — и приятно, что режиссер и продюсеры смогли увидеть это во мне.
— Вам никогда не хотелось разрушить клише, сделать что-то, что откроет вас с другой стороны?
— Я всегда открыт. Для меня важна история человека, когда есть, что рассказать. Наверное, в роли забитого ботаника я буду не слишком убедителен. Мой герой все равно должен обладать моими физиче скими данными. У меня была роль в спектакле по Чехову, где мой персонаж Максим Кузьмич Салютов прописан так: «высок, осанист, широкоплеч». Но он был жалким, бледнел, краснел и чувствовал себя как раздавленная крыса, когда не мог признаться любимой женщине, что в молодости он был клоуном в цирке.
— Мне показалось, что к своему герою Финисту в «Последнем богатыре» вы относитесь иронично. А в жизни можете посмеяться над собой?
— Конечно. У вас, наверное, тоже сложилось обо мне стереотипное мнение. Уверяю, дурашливости во мне много. (Смеется.) Что касается Финиста, если воспринимать его как человека, он самолюбивый, горделивый, это правда. Но его с детства так воспитывали: он рожден для славы, чтобы совершать подвиги, и о нем должны слагать легенды. И такие же люди есть и в реальной жизни. Им очень сложно жить. Для того, кто считает себя героем, малейший факап бьет по самолюбию.
— Как вы воспринимаете неудачи?
— Ни одна удача так не учит, как неудача. Ты набираешься мудрости и опыта. Любой провал ведет к большому успеху. Я считаю так. Я помню свои провалы. Например, на шоу «Ледниковый период» у нас с Оксаной Домниной был номер, где она провожает меня на войну. По задумке, сначала я катаюсь в гражданских штанах, потом уезжаю в темноту, там их снимаю, а под ними камуфляж. И вот идет съемка. Я стою в темноте, дергаю, дергаю, а штанина застряла: липучка об вилась вокруг пуговицы. Оксана стоит одна на льду, активно изображает, что чего-то ждет, но внутри не понимает, что происходит. Уже в какой-то ярости я рву эту штанину и возвращаюсь наконец на лед в камуфляже. Номер мы откатали, но я был собой очень недоволен. Этот опыт показал, насколько тщательно и заранее надо проверять реквизит и костюм. И обезопасил нас в другом сложнейшем номере «Укрощение строптивой», где я заматывал Оксану в ковер. Я настоял, чтобы этот ковер появился не в последний момент, а был на каждой репетиции. Я должен был с ним сжиться, чтобы потом он нас не подвел. В итоге не подвел. А еще один из провалов, когда я забыл на сцене строчки стихотворения, научил меня важному рефлексу для актера — прежде чем что-то произнести, в голове должен возникнуть образ того, о чем я говорю.
— Вы говорили, что вам неинтересны роли, с которыми может, условно, справиться рядовой. В новой картине «Шальная императрица» вы играете капитана полиции, что в вас в этой истории зацепило?
— Важно отметить, что это фильм моего хорошего друга и режиссера Радды Новиковой. Вместе с Раддой мы сделали сериал «Коп», в котором я сыграл американца Джона Маккензи. На пробе ее нового фильма я предложил: «Давай придумаем для моего персонажа что-то интересное». Там абсолютно шаблонный полицейский был прописан. Я сказал: «А что, если он не будет таким стереотипным?» Пусть его мама работает искусствоведом, и он знает историю Петербурга от и до. В полицейском участке на стене за его рабочим столом висят портреты Лермонтова, Пушкина, Достоевского. И это связывает его с одной из героинь фильма, с которой у него любовная линия. Они порой даже соревнуются в знании истории родного города. А в тот момент, когда они выпускают Екатерину из участка, случайно выясняется, что мой герой еще и прекрасно говорит на немецком. Такой вот нетипичный питерский полицейский.
— Я увидела в этой картине феминистическую тему. Останься Екатерина в нашем времени, не было бы эпохи Просвещения, образования для женщин, осталось бы неравенство полов…
— Признаться, я пока не видел фильм целиком, будет интересно посмотреть.
— Как вы к феминизму относитесь?
— Спокойно.
— В некоторых странах женщины, например, воспринимают как оскорбление, если мужчина предлагает им свою помощь — поднести тяжелую сумку, открыть дверь или хочет оплатить счет в ресторане…
— Ну, это перебор, как мне кажется. Во все времена мы будем носить женщин на руках, потому что они Богом предназначены, чтобы рожать детей, продолжать род. И вообще, это более тонкие и прекрасные существа, чем мужчины. (Улыбается.)
— Сейчас некоторые беспокоятся, что женщины могут лишиться завоеванных социальных прав, им снова навязывается только роль хранительницы домашнего очага, матери. А как же самореализация?
— Что же, у нас мало реализованных женщин? Это от человека за висит, как мне кажется. Есть женщины сильные, как Екатерина Великая, и, на мой взгляд, неправильно, если они будут прятать свою силу.
— Мне Ирина Пегова очень понравилась в роли императрицы. Как вы относитесь к властным женщинам, авторитарным? Не пугают ли они вас или, может, в чем-то напоминают маму?
— Не думаю, что моя мама такая уж авторитарная. Хотя она, безусловно, сильная женщина, не только в плане физическом. Воспитать двоих детей… Как я отношусь к таким женщинам? Прекрасно! Дело не в силе, а в том, как ты ее применяешь. Есть столько сильных женщин и мужчин, которые делают огромное количество добрых дел, и люди им благодарны. И есть те, кто использует свою силу не во благо, а подавляет, унижает других. Я тут не столько с точки зрения гендера смотрю, сколько с точки зрения человеческой. Например, режиссер Радда Новикова — сильная женщина, но при этом женственная, прекрасная и очень талантливая.
— Есть ли для вас разница в работе с женщиной-режиссером и мужчиной-режиссером?
— С мужчиной можно, обсуждая какие-то вещи, и матерком объяснить для ясности, а с дамами я стараюсь не выражаться.
— Обаяние включаете?
— Оно по умолчанию, наверное, включается. (Улыбается.)
— Как в вашей семье гендерные роли распределяются, за кем главное решение, кто бюджет распределяет?
— Ну, в основном я зарабатываю. И если жена говорит, что надо за что-то заплатить, даже вопроса не возникает — платить или нет? Или, допустим, супруге хочется что-то купить, почему нет.
— Вы ощущаете на себе груз ответственности за финансовое обеспечение семьи?
— Ответственность, конечно, есть, безусловно. Вы имеете в виду. в тягость ли мне это? Нет, мне это в радость. Хотя иногда возникает дилемма: больше зарабатывать или дать возможность развиваться своему таланту. Я стараюсь не делать работу только из-за денег, а наполнять ее каким-то смыслом, интересом для себя.
— С тех пор, как у вас появился сын, стали ли вы более избирательны к выбору ролей, зная, что он может это увидеть?
— Я стал более охотно рассматривать фильмы, рассчитанные на детскую аудиторию. Тот же «Последний богатырь» или «Моя собака — космонавт», который скоро выйдет на экраны. Я там сыграл папу мальчика, который привел собачку Белку на космодром. Или сказка «Морозко», где у меня роль Морозко. Я понимаю, что мы вместе с семьей будем смотреть эти фильмы, и это придает мне энтузиазма.
— А как Игорь относится к вашей профессии, к тому, что видит вас на экране?
— Для него это обычное дело. То есть он смотрит, как я там рублюсь с мечом, и говорит: «Ну, папа, ты крутой!» Это приятно. Я стараюсь быть для него примером. Если хочешь, чтобы твой сын играл на фортепиано, хотя бы раз в неделю садись за фортепиано сам, пусть смотрит, как ты играешь. Если ты говоришь ему, как важно читать книги, а сам ни разу не взял ее в руки, будет сложно убедить ребенка.
— Ему нравятся книги? Читаете ему или, может, он сам уже читает?
— У нас есть традиция читать перед сном: две страницы я, две он. Иногда я четыре, он две, но он обязательно должен читать. А еще, с самого рождения я говорил с ним на английском, и он хорошо знает этот язык. С трех лет он начал учить китайский, сейчас пошел в русско-китайскую школу. Вообще, у него много занятий. Иногда даже не знаешь, как вписаться в его график. (Улыбается.) Спрашиваю: «Пойдем, погуляем?» — а у него то карате, то музыка, то танцы, то он на лошади скачет.
— Скоро Новый год. Сын пишет письма Деду Морозу и вообще верит ли в него?
— Я думаю, он догадывается, что к чему, но письма пишет. Мы стараемся договариваться. (Улыбается.) Пока, кроме больших трансформеров и конструктора лего, он ничего не хочет. Я пытаюсь воспитать сына так, чтобы он понимал: чудеса в жизни бывают, но их надо создавать своими руками.